Что мне терять после Освенцима? История Руфи Хорак

Жизнь в Гетто

Я родилась в Чехословакии в 1935 году. Нашей семье принадлежала одна из крупнейших текстильных фабрик в Чехии. В 1940 году, когда немцы оккупировали эту территорию, они в первую очередь арестовали владельцев промышленных предприятий, и отец не стал исключением. Его отправили в Варшавское гетто. Больше мы никогда его не видели.

В Освенцим нас везли в фургоне для скота.

В сентябре 1942 года всё еврейское население Праги было депортировано, и у нас отобрали последнее имущество. Мама готовилась иммигрировать с нами в Англию, но вскоре границы закрыли и нам уже было не выбраться. Нас отправили в Терезиенштадт, кошмарное гетто, где мы провели 16 месяцев. Об этом времени у меня остались довольно смутные воспоминания, помню только, что всё время болела, и кожа моя была покрыта страшными язвами. Также помню постоянный мучительный голод, потому что из еды у нас был только мутный суп из картофельных очистков и кусок хлеба один раз в день.

Прибытие в Освенцим

В Освенцим нас отправили в фургоне для перевозки скота. Там моя мать всегда каким-то образом доставала для меня дополнительный маленький ломоть хлеба и этим спасла мне жизнь. Я была совсем малышкой, а нам приходилось часами стоять перед бараками на морозе. Повсюду были заборы из колючей проволоки под высоким напряжением. Я помню, как молилась: «Боже, я знаю, что обязательно выживу».

В начале 1945 года бомбардировки в Германии были настолько интенсивными, что немцы стали привлекать заключенных из Освенцима для разбора завалов после взрывов фосфорных бомб в Гамбурге. На тот момент мы с мамой находились в семейном лагере уже шесть месяцев, и наше время истекало: нас должны были отправить в газовую камеру. Но однажды в лагерь пригнали машину из Берлина, в которую стали отбирать некоторых заключённых, чтобы отвезти их на работы по расчистке мест завалов после бомбёжек. Мы стояли прямо перед Менгеле; моя мать накинула на меня большой мешок, чтобы он меня не увидел, и поставила меня в толпе. Таким образом меня протолкнули в грузовик вместе со взрослыми, и я снова выжила.

В конце войны мы оказались в Берген-Бельзене. Немцы планировали собрать там остатки выживших заключённых и перед приходом союзников подорвать всех, чтобы не осталось свидетелей того, что творилось в этом лагере. Когда мы приехали, лагерные бараки были уже переполнены живыми, мёртвыми и умирающими, и нас втолкнули поверх тел умерших заключённых.

Однажды утром я проснулась от рёва танков и поняла, что эсэсовцы, должно быть, бежали. Это случилось так внезапно, что они не успели подорвать брошенный лагерь. В него вошли англичане и французы и сразу же начали организовывать временный штаб. Мама вытащила меня и бросилась поговорить с ними, но не дошла, упав в обморок, и я тоже потеряла сознание.

Следующие пять дней я провела в коме. У меня диагностировали брюшной тиф и целый букет других инфекций. Маму после обморока отнесли в другой барак, но каким-то образом она смогла меня найти. Нас отправили на госпитальном судне в Швецию, где мы долго лечились. В августе 1946 года мы прибыли в Америку. Я прошла обучение в частном порядке и в конце концов получила профессию акушерки. Я вышла замуж, и у меня родилась замечательная дочь по имени Нина.

Я показала ему номер на своей руке —
я была страшно расстроена!

Встреча с «Евреями за Иисуса»

Когда мы перебрались в Соединённые Штаты, мне не нравилось ходить в синагогу, и моя нога никогда не ступала на порог церкви. Но молилась я всегда. Бог был со мной в самые тёмные времена; даже когда я была в полном отчаянии, Он всегда был рядом.

Однажды я увидела на улице Дэвида Брикнера, миссионера «Евреев за Иисуса», который раздавал какую-то литературу. Я подошла к нему, плача, и сказала: «Как ты смеешь? Как ты смеешь — еврейский мальчик — что ты делаешь?» Я показала ему номер на своей руке — я была страшно расстроена! Всякий раз, когда я встречала «Евреев за Иисуса» на улице, я буквально отталкивала от себя их протянутые руки. Мне было обидно. Я была оскорблена.

В то время я подружилась с мужчиной, работавшим швейцаром в моём доме, и он стал рассказывать мне об Иисусе. Я сказала ему, что я еврейка и не хочу слышать о Нём. Однажды он произнёс: «Все мы дети Авраама, Исаака и Иакова», на что я ответила: «Все неевреи — антисемиты». Но в конце концов я сдалась: «Ладно, я схожу с тобой в твою церковь в воскресенье». Я пошла, чтобы сделать ему приятное, но для меня самой это ничего не значило. Служитель, проводивший собрание, тогда сказал мне: «В жизни всё предопределено».

В конце концов, что мне терять после Освенцима?

Вскоре я услышала, что к ним в церковь должен был приехать Лев Лей из «Евреев за Иисуса», с презентацией «Христос в еврейской Пасхе». Когда мне сказали, что раньше Лей был любавичским хасидом, я подумала: «Невозможно!». Я захотела встретиться с ним; я была в полном недоумении. Но служение в последний момент отменили из-за непогоды, и пастор просто дал мне номер телефона офиса «Евреев за Иисуса», где работал Лев. Через полчаса после моего звонка он уже сидел в моём кабинете и рассказывал мне евангелие. Я сказала: «Как вы можете верить в это? Вы же еврей!» Я была очень независимой в своих суждениях; никто не мог промыть мне мозги и заставить во что-то поверить. Но я искренне хотела докопаться до истины, и Лев показал мне очень много разных моментов в Новом Завете. Я поняла, что Иисус был не кем иным, как евреем и обещанным нам Мессией, и приняла Его в свою жизнь.

Сегодня я совершенно открыто и прямо заявляю о своей вере. В конце концов, что мне терять после Освенцима?